Второе поступление в мореходку
Август 1949 год.
Обстановка в Мореходке была мне уже знакома по прошлому году, тот же спортивный зал в качестве общежития, те же организованные выходы в город для принятия пищи, спанье прямо на полу кто как устроится, посредине зала длинный ряд столов со скамейками для самоподготовки. Но в этот раз было и отличие. В числе абитуриентов в этот раз были два музыканта. Саша Выржемковский аккордеонист и Борис Лесовой баянист. С ними у нас в спортивном зале случались стихийные музыкальные перерывы. Оба они играли хорошо, профессионально. В спортивном зале были вывешены официальные правила, в которых чётко расписано время подъёма, приведения себя в порядок, построения для выхода в город на завтрак, обед, ужин, часы для самоподготовки и перерывы для отдыха. Так вот в часы отдыха Саша, или Борис, или сразу вдвоём играли нам мелодии популярных песен тех времён. Никто не возражал, все всегда слушали с большим удовольствием.
Неожиданно случившееся
Однажды во время проигрывания случилось нечто, которое я, вспоминая, продолжаю испытывать потрясшее меня в то время восторженное чувство. Борис и Саша сидели на столе, ноги на скамейке. Перебирая различные мелодии, они вдруг вдвоём заиграли мелодию песни композитора Матвея Блантера «Пшеница золотая» (слова поэта Михаила Исаковского). Кто-то стал петь первый куплет.
Мне хорошо, колосья раздвигая,
Сюда ходить вечернею порой.
Вторую часть куплета подхватили ещё несколько голосов.
Стеной стоит пшеница золотая
По сторонам тропинки полевой.
Второй куплет поддержали пением много голосов.
Всю ночь поют в пшенице перепёлки
О том, что будет урожайный год.
Ещё о том, что за рекой в посёлке
Моя любовь, моя судьба живёт
Третий куплет вдруг загремел очень громко, песню подхватили все мальчишки в зале.
Мы вместе с ней в одной учились школе,
Пахать и сеять выезжали с ней,
И с той поры моё родное поле
Ещё дороже стало и родней.
В открытые окна песня вылилась во двор, откуда услышав её, бывшие там ребята прибежали и присоединились к поющим.
И в час, когда над нашей стороною
Вдали заря вечерняя стоит,
Родное поле говорит со мною,
О самом лучшем в мире говорит.
Последний куплет был настоящим апофеозом.
И хорошо мне здесь остановиться,
И, глядя вдаль, подумать, помолчать.
Шумит, шумит высо-ка-а-я пшен-и-и-ца,
И ей конца-а и края-а не видать.
Необычность стихийно случившегося самодеятельного хора в едином порыве сплотившего большое количество незнакомых друг другу мальчишек, оказывается знающих текст песни, без всякого стеснения вдруг запевших, заставивших последний куплет прозвучать так, что от восторга мурашки побежали по телу. Необычность, торжество и мурашки так врезались в память, что и сейчас при воспоминании эти мурашки пробегают. Оказывается, бывает, бывает стихийный порыв единения людей, и, очевидно, это всегда прекрасно. В дальнейшем, разумеется, были самодеятельные концерты в стенах училища и вне стен, но многочисленные выступления всех жанров и хора не вызывали такой восторг как стихийно возникший в спортивном зале.
Сегодня, в 2009 году эта песня не удосужится быть выслушанной, а если и прослушают, то посчитают её наивной простушкой. Но для нас эта песня очень хорошо воспринималась, была настоящим «хитом» того времени. Строки «Ещё о том, что за рекой в посёлке моя любовь, моя судьба живёт», и «И с той поры моё родное поле ещё дороже стало и родней» понималось нами буквально в прямом смысле. Эти строки щемили привязанностью к семье, дому, будоражили и закрепляли правильные хорошие чувства. Любимой была и песня «На Волге широкой, на стрелке далёкой гудками ково-то зовёт пароход».